Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лола: Хммм, послушать что ли про собственную незрелость от человека, который в тридцатник застрял на дерьмо-работе с нищенской зарплатой и живет в ночлежке
Он скользнул глазами по экрану, а потом взял мобильник из ее рук, прочитал еще раз и нахмурился. Господи, сколько злобы, пробормотал он.
Айлин забрала телефон и взглянула на него. Я написала ей про свадьбу только потому, что Мэри попросила, сказала она. Но когда я потом ей пожаловалась на эти дикие сообщения, она ответила: Ну это ваши дела, не вмешивай меня.
Но если бы ты что-то подобное Лоле написала…
Понимаешь? Вот именно! Мамочка бы оборвала мне телефон, причитая, как я смею в таком тоне разговаривать с сестрой!
Отцу жаловаться смысла нет, я так понимаю, сказал он.
Она выключила телефон и положила его на пол. Нет, ответила она. Он, похоже, единственный, кто еще не сошел с ума. Но знает, что мы все сумасшедшие, и слишком боится, чтобы встрять.
Он положил ее ноги себе на колени. Ты не сумасшедшая, сказал он. Они обе – да, но не ты.
Улыбаясь, она откинулась на подлокотник. Слава богу, хоть кому-то в мире это очевидно, сказала она.
Рад поддержать.
Какое-то время она наблюдала, как он растирает большим пальцем свод ее стопы. Затем изменившимся голосом она спросила: Как прошел день?
Он взглянул на нее и опустил глаза. Хорошо, сказал он. А у тебя?
Ты выглядишь усталым.
Еле слышно, не поднимая взгляда, он ответил: Разве?
Она рассматривала его, а он избегал встречи глазами. Саймон, сказала она, тебе грустно?
Он смущенно усмехнулся. Хм, сказал он. Не знаю. Не думаю.
Ведь ты бы сказал мне, если бы это было так?
Я настолько плохо выгляжу?
Она игриво пихнула его ногой. Я сейчас тебя расспрашиваю, как день прошел, а ты ничего не рассказываешь, сказала она.
Схватив ее за лодыжку, он ответил: Ну. Давай попробуем. Сегодня вечером я разговаривал с мамой.
Да? И как она?
Нормально. Она переживает за отца, но это обычное дело. У него… В целом он в порядке, но давление повышенное, и она думает, что он пропускает приемы лекарств. В общем, психологические моменты, сама знаешь, как это в семьях бывает. А он злится на меня, потому что… Но это скучно, опять про работу.
Но ведь твой отец, кажется, уже не работает? – сказала она.
Он рассеянно продолжал гладить ее лодыжку.
Так и есть. Дело в моей работе, ответил он. Ты же знаешь, у нас с ним разные политические взгляды. Ну и ладно, это нормально, учитывая разницу поколений. Он считает, что мои политические взгляды – результат задержки в развитии.
Айлин тихо сказала: Не очень-то тактично.
Не очень. Я знаю. Причем у меня ощущение, что маму это задевает сильнее, чем меня. Послушала бы ты его, он разработал целую теорию в деталях. Что-то насчет комплекса мессии. Не могу ее толком оценить, потому что, честно говоря, отключаюсь каждый раз, как он про это заговаривает. Но он, кажется, считает, будто я стремлюсь спасать людей, чтобы почувствовать себя сильным и мужественным или как-то так. Самое смешное, что моя работа никакого отношения к спасению людей не имеет. Если бы я был социальным работником, или врачом, или еще кем-то вроде них, но я же весь день просто сижу в офисе. Не знаю. Последний раз, когда я их навещал, мы ужасно поссорились из-за того, что утром я проснулся с головной болью. Он весь день со мной не разговаривал, а вечером выдал длиннющую тираду, мол, мама так ждала этой встречи, а я испортил все выходные своей мигренью. Он почему-то не может сказать, что сам злится на меня, а всегда проецирует свои чувства на Жеральдин, словно мой приступ стал для нее личным оскорблением. У него пунктик насчет мигрени, потому что она ими тоже страдает, и он убежден, что это психосоматическое. Как бы там ни было, она хочет, чтобы завтра я позвонил ему насчет лекарств от давления. Вряд ли мои слова хоть на что-то повлияют. Ужасно жаль. Так, я тут, похоже, уже целую вечность разглагольствую, пора прекратить.
Пока он говорил, он гладил пальцами икры Айлин, касался ямки